Название: С новым годом
Автор: теория Эроса
Бета: сам себе режиссер, половой партнер и бета с альфой в частности
Фендом: KHR!
Пейринг: намеки 10001, 5927 и 5901 как основная линия
Таймлайн: постканон
Рейтинг: R поставим?
Жанр: ангст, романс
Предупреждения: ООС же, дичайший, прямо так ЛЮТЫЙ ООС. А ну и зверская доля пафоса, куда без этого.
От автора: я с трудом представляю это в исполнении тех персонажей, которых нарисовала, но черт побери, нарисовала же! Оно родилось в три ночи, мне даже оправдываться стыдно.

Они встречаются редко. Обычно - раз в год, в самый дождливый уикэнд сентября, где то между девятью вечера и тремя-четырьмя часами ночи. Он встречает ее с зонтом, а она покидает теплые внутренности ландо лишь для того чтобы отдаться дождю на пару секунд, пока над головой не погасит серо-голубое осеннее Небо черный скат большого зонта. Они выглядят странно по меньшей мере - хрупкая девочка в белом, с лучистыми голубыми глазами и погасшей, как и дождливое Небо, улыбкой и он, высокий, немного худощавый итальянец в черном, с неестественно седыми волосами, оттеняющими тусклые изумруды глаз. И тем не менее они идут вместе под дождем до ближайшего мотеля, не смотрят друг на друга, она разбрызгивает белоснежными сапожками кристалльные лужи и подставляет под тяжелые капли дождя маленькие ладошки, ловя серые брызги с неестественной для нее радостью. С девяти вечера и до раннего утра следующего дня она учится улыбаться заново. Он ее учит. А пока длится это молчаливое шествие, нарушаемое лишь ропотом тоскующего Дождя, он курит. Молча, сигарету за сигаретой, укутывая купол зонта в сизом дыме, горьком и казалось бы немного солоноватом. Постепенно, пока они подходят к оконечности квартала, где расположен невзрачный серый мотель, у него кончаются сигареты, а она склоняет голову все ниже и перестает по-детски баловаться, радуя его глаз непривычно радужными каскадами брызг из под ног. Тогда он кладет руку ей на плечо и чуть сжимает - это служит символом и знаком одновременно и остановится и взбодрится духом.
Двумя серыми тенями они оба проскальзывают за скрипящую, глухую заднюю дверь и оказываются в небольшом номере, обставленном слишком просто. Скорее можно подумать, что отсюда давно уже все вынесли, нежели специально подготавливали обстановку для этого памятного вечера. Низкий потолок, сумрачное освещение - естественное, но гнетущее, большой круглый обшарпанный стол, пара стульев и непомерно роскошный для подобной дыры белоснежный концертный рояль. Это их общая прихоть.
Обычно он садится на подоконник, поближе к окну, а она занимает один из стульев, опираясь локтями на край шероховатого стола и молча созерцая лежащую в центре беретту. Ей еще предстоит сыграть роль в этом ритуале. А пока час или два проходят в абсолютном молчании, когда один выдыхает в сизую комнату клубы пепельного дыма, а вторая грустно улыбаясь смотрит на чертов пистолет.
-Сыграешь? - из ее уст серым шепотом эта фраза звучит совсем потерянно и пусто, отстраненно, будто не Юни произносит это слово. И меньше всего в ней вопроса, скорее просьба. Юноша пару минут не шевелится и смотрит в окно, наблюдая за стучащими по стеклу каплями, влажными дорожками сбегающими с самого верха вниз. А она смотрит в то же окно, но сквозь стекло, упираясь тяжело-синим взглядом в хмурое небо, плачущее горькими слезами. Затем Хаято нехотя поднимается и усаживается за рояль, сопровождаемый ее пустым взглядом. Зачастую она молча наблюдает за его спиной, медленно смаргивая пепельную пыль с кончиков ресниц. А иногда поднимается сама и опирается поясницей на крышку рояля, сжимая влажные ладони на боковом ребре и закрывая глаза, лишь бы не расплакаться раньше времени. Обычно он играет Дебюсси или что-то из собственного сочинения, но неизменно на последних тактах его мелодии из ее глаз начинают струится слезы. Она их не вытирает, не смахивает, позволяя солоноватой воде свободно стекать по щекам, и ее даже не трясет от судорожных рыданий, будто вместе с тягучей мелодией непокорных нот из нее уходит боль прошлого. Тогда она робко улыбается и отрывается от рояля, делая шаг по старому паркету, отдающийся эхом по всей комнате, а его пальцы в нерешительности застывают над черно-белой клавиатурой, словно позабыв партию. Он начинает играть заново, а она, пропустив пару тактов, срывается с места в одной ей известном танце, изящном словно вальс, одиноком и в то же время непомерно искреннем, будто пасадобль или самба. Принцесса потерянного королевства - он любит ее так называть про себя, а в глаза зовет коротко "Химе", она скользит по узкой, небольшой комнате с необыкновенной легкостью, оставляя на месте своих следов словно неведомое письмо, а он играет до середины и на минорной ноте вновь пропускает удар сердца, поднимаясь из за рояля и подхватывая ее талию, сжимая хрупкую ладонь. Тогда танец продолжается в немой мертвой тишине, звенящей пустотой отдаваясь во всем здании отеля. Они танцуют под мелодию, вверенную его ломким пальцам ее изломанным сердцем и надтреснувшее Небо на секунды начинает улыбаться - искренне, широко, так как улыбалась несколько лет назад. Хаято хотелось бы стереть со щек влажные следы или коснуться губами припорошенных соленым пеплом ресниц, но он знает - этот миг ее улыбки слишком недолговечен и мимолетен.
Потому что спустя минуту или две она трепещущей птицей вырывается из его рук и опускается на привычный стул, привычно понурив голову и сосредоточив взгляд на вороненой стали оружия. Раньше ее глаза имели небесно-голубой оттенок, но в хмуром сумраке помещения они становятся иссиня черными, поглощенными тоской и печалью. Тогда Хаято презрительно кривит тонкие губы - это тоже часть традиции, и с жутким грохотом, кажущимся в этой комнате чуть ли не раскатом грома, рывком придвигает стул на противоположную сторону стола и садится точно также гипнотизируя беретту завороженным взглядом. Эту игру придумали не они и перед тем как решится нужно долго долго молчать, созерцая тусклый блик единственной заплеванной лампочки, загоревшейся не так давно, на гладком стволе пистолета. Он мог бы целовать ее руки и шептать утешительное "забудь", а вместо этого достает из под стола бутылку виски и стакан - граненый, один на двоих. Тяжелый для ее руки и отбрасывающий ребристую тень на облупленный стол. Они пьют ровно по порции - на три пальца залпом, хотя надо бы побольше. Юни придвигает к себе стакан по столу и долго смотрит на янтарный блеск расплавленного металла алкоголя в стенках стакана, а затем морщась от обжигающего горло огня, глотает виски залпом и опускает стакан на стол. Тогда выпивает Хаято - он не медлит и старается покончить с этой чертовой привычкой как можно быстрее. Ему куда проще было бы купить ей мороженое и сводить на ярмарку, нежели душить себя и вспоминать то что было много лет назад, в тусклом свете пыльной лампочки.
По заведенной, неоговариваемой, но принятой с самого начала традиции, первой беретту в дрожащие руки берет она. В барабане револьвера всего два патрона, но это уже вдвое больше нежели положено по правилам этой старой, как и само оружие, игры. Вдвое больше шансов, вдвое меньше надежды - но это их общий уговор. Юни сглатывает, хоть и делает это уже не первый раз, не первый год и резко прокручивает барабан до щелчка. И вновь на ресницах появляются кристаллики слез, так не вовремя туманящих зрение. Как и много лет назад, ей страшно умирать. Принцесса подносит пистолет к виску и закрывает глаза, позволяя на секунды попомнить прошлое в самых ярких красках - эта игра их своеобразный способ оживить в памяти детали восьмилетней давности. Кадрами, вспышками, фотопленкой с красочными пятнами фиалковых глаз и бледной как полотно кожи, она спускает курок по обыкновению на воспоминании о том как его точеный силуэт тает в волне оранжевого пламени. И в который раз вместо пронзительной пули-дуры, сознание ощущает лишь глухой хлопок осечки. Тогда по ее щекам вновь начинают струится слезы, сорвавшиеся с пушистых баррикад вороных ресниц. Ослабшая рука роняет беретту на стол с гулким стуком и силуэт горбится, сжимаясь и вздрагивая от сдавленных рыданий. Иногда ей кажется, что лучше бы пуля пробила череп, нежели его вновь заполонили ясные, словно это было вчера, воспоминания о событиях давнего прошлого. Хаято бросает на пол окурок и медлит - впервые за вечер. Рука, дрогнув, тянется к револьверу и выверенный математический ум в который раз за эти годы ставит красной планкой соотношение пустых и заряженных ячеек в барабане. Два шанса не выйти из обшарпанного номера старого мотеля. Два шанса вспомнить все и не пожалеть. Но больше он не сомневается и решительно, отточенным за многие годы ставит на место барабан и также медленно, как и Химе до него, подносит револьвер к виску. В этот момент Юни замирает, переставая дышать на секунды и на мгновения прерывая поток горьких воспоминаний ненавязчивой, как дрель с раннего утра, мыслью о том, что она забыла ему что то сказать. Что то важное. А затем он спускает курок. И в который раз беретта падает из его руки вальяжно и с презрением. Осечка.
Тогда он быстро поднимается и рывком поднимает ее со стула, не брезгуя сжимать стальную хватку на тонком запястье. Однако теплые объятия компенсируют все слезы и физическую боль этого вечера.
-Однажды эти игры кончатся для нас слишком плохо. - сбивчиво шепчет в спутанный черные волосы, сжимая хрупкую фигурку Химе сильнее, так что под руками чувствуется учащенный пульс девичьего сердца, стучащего обезумевшей от горя синицей о золотую клетку ребер. Она молчаливо кивает и дарит ему только один поцелуй, неглубокий и солоноватый на вкус, влажный и робко-неопытный. В этот момент обычно он сжимает ее плечи, будто утопающий соломинку, а в следующий момент она отстраняется с вновь тускнеющими глазами стирая с блестящих губ капельки крови - традиционно и солоно. А потом она уже не медлит и резко обернувшись на каблуках скользит к выходу, стремясь под вновь усилившийся ливень. Лишь на пороге она оборачивается, чтобы тихо, одними губами прошептать привычное:
-С новым годом, Хаято. - и исчезает в сумраке раннего утра. Вслед она слышит лишь глухой выстрел, звук лопнувшей пыльной лампочки и сдавленное итальянское проклятие. Они могли бы восемь раз умирать, а могли бы восемь раз влюбится друг в друга без памяти. Но они предпочитают редкие встречи и сицилийский дождь. Они - дети потерянных Семей, последние из конфликта, решившего судьбы Миров.